Гостиная сайта "Бенефис Льва Дурова" (http://levdurov.ru/forum/index.php)
- Театральные байки и анекдоты (http://levdurov.ru/forum/forumdisplay.php?forumid=10)
-- Юнгвальд-Хилькевич рассказывает... (http://levdurov.ru/forum/showthread.php?threadid=115)

Юнгвальд-Хилькевич рассказывает...

Режиссёр сериала "Дартаньян и три мушкетёра" Юнгвальд-Хилькевич, помимо того что классный режиссёр, так ещё и рассказчик великолепный. Хотелось бы поделиться его байками.

Вот первая:

Я был приглашён узбекским правительством сделать к пятидесятилетию республики эскизы костюмов и оформить балетный спектакль. Неожиданно меня вызвали к министру культуры. А министром в то время был назначен бывший член ЦК Узбекистана — Наджимов. Он сидел в нейлоновой белой ру-башке в сорокаградусную жару и чесал потную волосатую спину.
— Товарищ спесиалист, — сказал мне Наджимов, — мне дошли неприятний разговор про вас. Ви делаете костюм, да? Для балет Большой театр имине Алишер Наваи?
Я отвечаю:
— Да.
— Скажите, пожалуйста, ви знайте, и что страна наша в тяжелом материальном положении?
Я отвечаю:
— Знаю.
— Так почему ви себя так ведете? Юбилей не юбилей, ми не позволим государственные деньги вибрасывать.
Я совершенно не понимаю, в чем дело.
— А в чем моя вина? — спрашиваю.
— Как в чем вина? Ви делаете каждой балерина пачка костюм?
Я говорю:
— Да, шьем пачку.
— Ви щто, с ума сощел, каждой балерин — пачка костюм шить?! Никаких пачка! Адин кас-тюм — адин балерина!
Когда я рассказывал эту байку, Володя Высоцкий хохотал до слёз.

__________________
Наливай, да пей.

Юнгвальд-Хилькевич рассказывает

Юнгвальд-Хилькевич рассказывает:

Был в Уфе балетный спектакль «Журавлиная песня». Композитора Льва Борисовича Степанова, который эту байку нам рассказал. Это был эпос.
Там была одна трюковая сцена — герой делает туры, на скале сидит лев, за ним наблюдает, а потом бросается сверху. На эту балетную партию исполнителем льва всегда брали спортсмена. За декорацией ставился бережок так называемый, скалистый барьерчик, за ним — батут. Спортсмен сначала прыгал на батут, с батута выпрыгивал на сцену и нападал на главного героя. В это время выключался свет. Была очень эффектная сцена, после которой зрители всегда аплодировали. Один рабочий сцены, любитель острых ощущений, ходил за помрежем по пятам и уговаривал его:
30
— Ну, дай я прыгну, дай прыгну!
Ну а помреж его, конечно, гнал. И вдруг со спортсменом произошла неприятность: соскакивая с трамвая при подъезде к Большому театру, он вывихнул ногу. Доковылял и говорит: не могу прыгать. За кулисами паника, надо начинать спектакль, третий звонок, а финальной сцены — нет. ]/[ тут помреж вспоминает про того парня.
Нашел его и спрашивает:
— Ну что, прыгнешь?
А уже в зале свет погасили. Оркестр заиграл вступительные аккорды.
Рабочий сцены с восторгом:
— Прыгну!
Надели на него шкуру. А он хорошо все запомнил, делал все необходимые движения, открывал в маске рот, зевал. Ну, в общем, все было — железно...
И вот спектакль идет к концу, танцовщик делает круговое движение, останавливается, видит льва. А лев подошел к краю, глянул вниз. А сверху-то — метров десять. Посмотрел — и назад. Мелик-Пашаев, опытный балетный дирижер, опять вступление дает. Танцовщик повторяет все во второй раз и снова останавливается. Лев приблизился к краю и снова назад. И тогда помреж в темноте кулис схватил ножку от стула, поднял ее, замахнулся и полез по лестнице:
— Вот я тебя сейчас!.. — на рабочего. — А ну, прыгай!
Тогда зверь поднялся в полный рост, перекрестился и с воплем прыгнул на батут. Но чуть просчитался, и его выбросило на сцену. Свет погас, и акт был завершен

__________________
Наливай, да пей.

Юнгвальд -Хилькевич рассказывает

Юнгвальд -Хилькевич рассказывает:

Мой отец знал очень много баек и очень смешно их рассказывал. От него я услышал и такую историю.
В Большом театре было два очень известных баса — Пирогов и Рейзен. Однажды произошел такой казус. Утром в воскресенье шел «Фауст», а вечером — «Евгений Онегин». Утром Мефистофеля должен был петь Рейзен, а вечером в партии Гремина ждали выступления Пирогова. Или наоборот. Это не важно.
Пирогов заболел, поэтому и вечером пришлось петь Рейзену. Это существенно. И вот почему. В «Фаусте» после арии Мефистофеля на площади происходил взрыв, сценический люк, на котором стоял актер, опускался вниз, а потом оттуда шел пар. В общем, Мефистофель на глазах изумленных зрителей исчезал. Но человек, который включал рубильник, чтобы открылся люк, с утра так солидно опохмелился, что заснул. При прошлом строе и режиме, в связи со сложностью духовной жизни, все спивались. Причем много пили не только творцы — рабочий класс «квасил» еще хлеще. И Большой театр не отличался от всей страны.
— На земле весь род людской, — спел Рейзен, взмахнул шпагой, но взрыв не прозвучал. И тогда он чисто балетными батманами убежал со сцены. Зрители подумали, что все так и должно быть, и внимания не обратили. Похлопали да и ушли из театра.
Поискали механика, но не нашли. Особенно его журить все равно не стали бы, потому что он был большой специалист оперы и гегемон. А гегемон тогда исполнял главенствующую роль в Стране Советов.
Вечером за заболевшего Пирогова пел тот же Рейзен.
— Любви все возрасты покорны...
Пум... пум... пум... А это очень похоже на финал арии Мефистофеля. Специалист высокого класса к вечеру проспался и услышал знакомое «пум-пум>>. И вот Гремин сидит в кресле. Респектабельная генеральская обстановка. Он поет:
— Любви все возрасты покорны...
На «пум... пум... пум...» механик рванул рубильник. Взрыв. И... Гремин провалился в тартарары. Оттуда пошёл пар. Потрясенные зрители замерли.
Негодующий Рейзен дал механику по морде выматерил его — он был скор на расправу и остёр на язык. А тот, увидев перед собой генерала в кресле, ничего не понял, но опять рванул рубильник. Оркестр остановился. И вдруг кресло снова возникло на сцене. И Рейзен продолжил:
— ...Её порывы благотворны...

Зал разразился грохотом аплодисментов.

__________________
Наливай, да пей.

Юнгвальд -Хилькевич рассказывает:

На Украину приехал великий чешский скрипач Ян Кубелик. Это был человек левых взглядов, он приехал, чтобы играть революционным солдатам, поддержать молодую Советскую республику.

Кубелик выступил на Украине, и командование армии предложило ему сделать еще турне по Сред-
(ней Азии. В двадцать четвертом году мой отец вместе с Кубеликом в первый раз приехал в Среднюю Азию (раньше он жил на Украине). Туалетов нигде не было, только в Бухаре. А в Бухаре уборные были такие: два длинных дувала, а сверху — доска. И это был сортир. Туда люди поднимались, садились, и все это падало вниз, на дорогу, потом смывалось дождем. Кто в Азии был в те годы, помнит это. Окна на улицу не выходили. Бесконечные улицы: калитки, дувалы, калитки, дувалы, и ни одного окна. Бесконечные повороты: завернул за угол — опять калитки, дувалы, калитки, дувалы... И так весь старый город. А все окна внутрь двора. Вся жизнь проходила там.
Женщина на улице присаживалась по нужде, заворачивалась в свои покрывала и делала свои дела. Ее лицо было закрыто паранжой. Мужчина тоже справлял нужду сидя. Он приседал, брал полы халата и закрывал ими голову так, чтобы не видели — кто это. Все остальные части были обнажены. На Кубелика это произвело потрясающее впечатление.
И когда впоследствии с ним пытались договориться о гастролях в советских городах, он с легким чешским акцентом спрашивал: «А там туалеты орлом?» И если ему отвечали утвердительно, ехать туда отказывался.

Эти байки мне рассказал отец. А я повторял их в кругу друзей, в перерывах между съемками. Теперь я рассказываю их вам.

__________________
Наливай, да пей.

Юнгвальд-Хилькевич рассказывает:

В Ташкентском оперном театре был один очень сильный профундовый бас. Профундовый — то есть у него существовало нижнее фа. Это очень низкий, густой звук. Это был человек огромного роста, широкоплечий, настоящий «шкаф» Бывший милиционер. Фамилия у него была Есипов.
И вот однажды, во время репетиции «Фауста» мой отец не мог понять, что Есипов поёт.
— Ванечка, а что вы поёте? — спросил он у баса.
Есипов пел:
— Сатом Натом правит бал... — и делал такое движение руками, как будто в его руках коса и он косит траву.
— Кто такой Сатом Натом?
— Ну, это вам надо знать! Мне надо петь! — с нескрываемым раздражением ответил бас.
— Ну хорошо, — продолжал отец. — А почему вы машете рукой? Это вы шпагу так держите?
— Что в тексте есть, то я и делаю, — невозмутимо объяснил Ваня.
— А что именно?
— Ну, я же пою: «Сатом Натом правил бал. Люди гибнут, заметал...» Не видите? Я заметаю.

__________________
Наливай, да пей.

Юнгвальд-Хилькевич рассказывает...

Мой отец много лет проработал в Узбекистане был главным режиссером театра в Ташкенте. Создавал узбекское оперное искусство. И за многие годы собрал массу смешных историй.

Тогда в Азии была такая «фишка»: руководителем организации или предприятия назначался узбек, а его замом — русский, который и работал. Он все и решал, и в то же время национальная политика соблюдалась. Узбек на высоком посту. Из оперного театра убрали русского директора, который руководил им несколько лет, и прислали номенклатурного работника, бывшего директора мясокомбината, крупного начальника. Он вообще в первый раз в жизни вошел в оперный театр. Все ему там понравилось: и бархат, и кресла, и золоченые ложи. Он сказал:
— Керасиво очень, хярашо, билестит все.
Все работающие в театре выстроились перед ним, ждут от него директив, указаний, собраний — но тщетно.
Он сел в ложу дирекции, сидел там каждый день, на каждом спектакле в течение месяца и молчал. Спустя месяц переместился в литерный ряд и там тоже отсидел месяц. И опять никому ничего не сказал. Потом вдруг объявляется общее собрание. Весь коллектив высаживается на сцене, что довольно непривычно для театра. Потому что при общих собраниях коллектив садится на зрительские места, в проходе ставится столик, за него садится президиум — и так проводится собрание. Д тут все по-другому. Коллектив театра был посажен на сцене, а в литерном ряду восседал директор театра. Ему поставили микрофончик, чтобы все слышали. Он сказал:
— Ето сабрание будит. Ето ми вам расскажим то, что ми поняли, увидили, и то, что будим проводить в жизнь.
Коллектив вздрогнул.
— Вот я дыва месяца смотрел то, что тут происходит. Много бизабразия. Хотя есть отдельные спесиалисты. Один такой поет, красивый голос идет. Мине панравился. Такие вещи есть, как эта... рек... реквизит называется. Всякий там чашка, ложка, кроват.
Ему говорят:
— Да, есть у нас Саипов, который тридцать лет работает в театре реквизитором, опытный человек.
Он спрашивает:
— Товарищ Саипов, у вас уши есть? Тот испуганно:
— Есть.
— Вы тридсать лет слушаишь оперу, да? И не слышишь, чего уважаемый седой человек, генерал Гремин говорит: «Оне-э-гин, я с кровать не вста-ану». А гиде кровать, почему не принес, он стоит один в пустой комнаты?
Потрясенный реквизитор сел весь бледный и понял, что его дни сочтены. Ну а весь коллектив замер в предвкушении, потому что все догадались, во что это дальше выльется.
— Следующий вопрос, — сказал директор. -. Я посмотрел штатно расписания. Вот в угол стоит Саламон Львович Капирович, на барабане играет. Он висший ставка получает. Да? Самий високий классный музикант в театре. Да? На барабан и ребенок играть может. Ну да ладно, если 6и он работал харашо! Он весь спектакль «Лебединое озеро» всего два раза стукнул! Если ви такие деньги палучаете, уважаемий, играйте от начала до конца спектакль, пожалуйста! И чтоби я барабан слишал! Просто так сациалистический государство не платит! Ви меня поняли?
Капирович сидит в полуобморочном состоянии. Следующим был дирижер.
— Ви звания имеете, товарищ дирижер. В литерный ряд всегда сидит самый уважаемый человек, который есть в республике. А ви стоите все время задом и руками махаете пред лицо начальник! Ви сесть не можете? А?! Геморрой у вас, что ли?
Главный дирижер театра Даниях посмотрел на директора и сказал:
— Знаете, что я вам скажу? Вы идиот!
— Ви уволены, — сказал директор не моргнув глазом.
На следующий день артисты побежали в ЦК. И еще через день директора театра все-таки сняли. Что было удивительно.

__________________
Наливай, да пей.

Юнгвальд-Хилькевич рассказывает..

Когда я заканчивал художественный институт, мне предстояла практика в Муйнаке. Лететь Надо было сначала из Ташкента до Нукуса, а оттуда - - на другом самолете уже до самого полу-острова.
Долетел я до Нукуса, вышел из самолета. Сейчас в Нукусском аэропорту все выложено мрамором, а тогда это был маленький сарай. Вошел я в этот сарай, а там — полным-полно жужжащих мух.
Я у буфетчика спрашиваю:
— Где тут регистрируются на рейс «У-5»? Он:
— У меня тут регистрируются. Оказывается, этот буфетчик не только наливал,
но и по совместительству регистрировал билеты. Я опешил. Говорю ему:
— Тогда налей стакан.
Выпил я для храбрости водки, закусил селедочкой, мне чуть легче стало. Оглядываюсь. За мной стоит здоровый дядька и тоже просит стакан налить. Дернул он стакан, тоже заел селедкой. Я его спрашиваю:
— Не знаете, куда идти на посадку? Он:
— Идем со мной.
Идем мы по взлетному полю. Стоит «ЯК» — из бывших военных самолетов. Смотрю я на этот «ЯК» и думаю: как на нем воевали? Просто загадка! Иду следом за мужиком, он поворачивает к «ЯКу», и вдруг я начинаю понимать, что в самолете всего два места. Для него и для меня. Значит, этот мужик, который на моих глазах двести граммов тяпнул, — летчик!
Слава Богу, водка привела меня в самое смелое авиационное состояние. Перекрестился я и сел в самолет.
Смотрю, как закрывается надо мной пластмассовая крышка люка, и замечаю, что она лопнувшая. Кто был в Узбекистане, знают, как чайники железками склепывают. Крышка также железками и была свинчена.
С горем пополам взлетели. Грохот в кабине стоит жуткий. Вдруг пилот ко мне поворачивается и что-то говорит.
Я ничего разобрать не могу. Показываю пилоту на уши, мол, ничего не понял. А у самого сердце в пятки ушло.
Он повторяет. Я опять не слышу. Не столько от грохота, сколько от страха.
— Что-нибудь случилось? — переспрашиваю. Он уже начал злиться.
Вдруг смотрю: винт останавливается. Слышу, мотор так: тюх-тюх... тюх-тюх... тюх... Думаю: ну вот, началось. Самолет начинает планировать. А перед вылетом мне рассказали, что пару дней назад какой-то самолет летел на Муйнак, у него мотор отказал, и он упал в камыши. Спасатели обнаружили обломки самолета, а рядом трупы двух человек, которые были, как шашлык, нанизаны на этот самый камыш. Просто насквозь прошиты.
И в этой гнетущей тишине летчик поворачивается ко мне и спрашивает:
— Спички, говорю, у тебя есть?!
Я шарю по карманам, нащупываю спички, а у самого зуб на зуб не попадает. В окно вижу, что мы уже просто падаем.
Лётчик взял у меня спичечную коробку, не спеша зажег спичку, прикурил. Что-то повернул, крутанул, и мотор снова: тюх-тюх, тюх-тюх...
Я выдохнул.
Когда мы сели в Муйнаке, из самолета я самостоятельно вылезти не мог. Ноги были просто ватные!
Это было одно из самых моих сильных впечатлений. От узбекского аэрофлота.

__________________
Наливай, да пей.

В 70-х годах Михаил Боярский участвовал в развлекательной программе на теплоходе, совершавшем круиз по Черному морю. В Сочи он пригласил на корабль актеров, отдыхавших в местном санатории ВТО. Артист Владимир Этуш, посмотрев концертный номер Боярского, посоветовал:

-- Не наступайте на зрителей! Сказали репризу -- дайте людям отсмеяться. Вы очень суетитесь. Не надо суетиться.

На корабле был установлен игральный автомат -- в те времена большая редкость. Заинтересовавшись «одноруким бандитом», Этуш спросил у Боярского, куда опускать деньги и как получать выигрыш, тот все показал и ушел к остальным гостям. Через час Этуш вернулся в плохом настроении:

-- Слушай! Почему у меня ничего не получается? -- обратился он к Боярскому.

-- Суетиться надо! -- ответил Михаил, но все же решил проверить работу автомата.

Опустив монету и увидев, что «однорукий бандит» функционирует, как обычно, Боярский направился обратно. Внезапно раздался звонок, который звенел не переставая. Боярский не обратил на это внимания и, уже сидя за столом, узнал, что таким образом игральный автомат сообщает: «Меня обчистили» -- кто-то стал обладателем самого крупного выигрыша.

Проигравший автомат опечатали, а Боярскому в торжественной обстановке капитан теплохода вручил мешок денег -- 600 рублей.

__________________
Наливай, да пей.

Актер и певец Михаил Боярский во время съемок киноэпопеи о Д'Артаньяне получил множество травм, ушибов и даже ран -- шпагой ему прокололи горло. Несмотря на это он продолжал сниматься и петь веселую песню мушкетеров «Порадуемся на своем веку!»

Однажды машина, в которой он ехал на съемки, перевернулась, и он оказался в больнице с диагнозом: повреждение позвоночника, переломы рук и ног.

Актер Александр Абдулов поспешил на помощь другу, как только узнал о постигшем его несчастье. В больницу он явился с банкета, поэтому неудивительно, что, увидев Боярского, своим видом напоминавшего поверженную гипсовую статую, Абдулов захотел придать телу друга вертикальное положение и начал стаскивать его с кровати. При этом он обещал «в два счета», без врачей, поставить его на ноги. И поставил бы, если бы не дежурные медсестры, которые отобрали у него беззащитного Боярского.

__________________
Наливай, да пей.

А мне байки Юнгвальд-Хилькевича совершенно не нравятся. Они все какие-то сальные, неопрятные.
оффтоп. такое же впечатление производят воспоминания А.Стефановича.